Моему появлению в Ленинградском физтехе предшествовала работа на одном из объектов комбината "Маяк" на Урале. Именно здесь, уже в начале 50-х годов, были развернуты работы по спектроскопии короткоживущих радиоактивных ядер. По инициативе И.В.Курчатова и Л.И.Русинова была создана лаборатория ядерной спектроскопии. На одном из реакторов был установлен бета-спектрометр с многосчетчиковой камерой, на другом, на горизонтальном нейтронном канале, - установка по бета-гамма спектроскопии ядер с периодом полураспада порядка минут.
    Тогда же в кругах физиков, работавших на комбинате, стала выкристаллизовываться идея создания специального исследовательского реактора. Эта идея была поддержана И.В.Курчатовым и другими ведущими физиками, среди которых были "старые" физтеховцы - Г.Н.Флёров, Я.Б.Зельдович и другие. Таким образом, научная общественность была подготовлена к необходимости строительства исследовательского реактора для физиков.
    Выбор ФТИ им. А.Ф.Иоффе как одного из базовых институтов для нового реактора был неоспорим.
    После принятия решения Правительства о строительстве реактора Лев Ильич Русинов был назначен научным руководителем строящегося реактора. В те времена научные руководители обладали решающим словом при реализации всех аспектов проекта. Вместе с тем они не были обременены административными заботами.
    Строительство реактора, естественно, началось с выбора места. Лев Ильич на "козле" с экспертами объездил все окрестности Ленинграда. Выбор Гатчины в немалой степени был определен военными специалистами как место, наиболее удаленное от Финского залива, т.е. от возможного действия вражеских подводных лодок. Позднее оказалось, что этот выбор явился весьма удачным и с более общих точек зрения.
     Несомненной заслугой Л.И.Русинова явилась инициатива в существенной модернизации проекта ВВР. Даже сейчас, по прошествии почти 50 лет, остается удивляться насколько удачным оказался выбор реактора бассейного типа с бериллиевым отражателем.
    Одновременно со строительством реактора шла интенсивная подготовка научной программы.
    В центре внимания была оболочечная модель ядра. Лев Ильич уделял большое внимание теоретическому осмыслению эксперимента. По его инициативе была создана группа теоретиков: Д.А.Варшалович, Ю.И.Харитонов и др., в задачу которой входила теоретическая проработка экспериментов. Помимо ядерной спектроскории Лев Ильич проявлял несомненный интерес и к нейтронной физике. Обсуждались проблемы физики деления, определения времени жизни нейтронов по накоплению протонов распада в замкнутом сосуде.
    Лев Ильич приветствовал и работы по физике твердого тела, правда, всегда с оговоркой, что сам он ими заниматься не будет.
    И только безвременная кончина прервала этот страстный творческий поиск замечательного физика, талантливого руководителя.
    Лев Ильич Русинов сумел создать костяк научного коллектива, который в дальнейшем принес научную славу ЛИЯФ.
   Оформление филиала Физико-Технического института, как самостоятельного научного центра в Гатчине, явилось событием в развитии науки в нашей стране.
    В этом событии наиболее зримо прослеживается связь времен и поколений. И мне бы хотелось рассказать о тех, кто стоял у истоков создания нашего института, о тех, кто своим примером определил дух института.
   Идея создания ядерного центра на базе Ленинградского физтеха возникла вскоре после успешного испытания первой отечественной атомной бомбы, когда стало ясно, что вопрос о ядерном оружии принципиально решен и появилась возможность говорить о "мирном" использовании атомных реакторов.
   И.В.Курчатов, несмотря на огромную занятость, живо интересовался вопросами мирного использования энергии атома. На семинары, посвященные этим вопросам, Игорь Васильевич старался приглашать и главных инженеров реакторов, подчеркивая этим, что у реакторов есть гораздо более широкое будущее, чем военное применение. Как правило, после семинара все вопросы, связанные с работой на пучках, решались быстро и с максимальным расположением со стороны руководства реакторов. Несмотря на огромную ответственность и занятость, Игорь Васильевич сохранил живой интерес к чисто теоретическим вопросам, готовность обсуждать тонкости теоретических моделей, не считаясь со временем.
    Это был первый урок: наука требует не только "ума холодных размышлений", но и широкого обсуждения основных идей, ибо важно передать своим ученикам не столько научные знания, сколько научить тому, как следует заниматься наукой.
    Непосредственным руководителем работ по изучению изомерии атомных ядер на "Маяке" был Лев Ильич Русинов.
    Лев Ильич приветствовал технические нововведения, но удивительным образом подводил своих сотрудников к решению научных задач существующими техническими средствами.
   Так, не дожидаясь многоканальных анализаторов, гамма-спектры короткоживущих ядер с фотоумножителя записывались на шлейфный осциллограф, а затем вручную определялся энергетический спектр и время жизни ядер. На многосчетчиковой камере бета-спектрометра информация записывалась на 12 пересчеток с механическими счетчиками. Лев Ильич учил видеть цель исследований и подчинять этой цели способы решения. Большое внимание уделялось также совместной работе с теоретиками.
    В начале 1957 года я был переведен из Челябинска на работу в Физтех. С душевным трепетом я вошел в главное здание института, где встретил Бориса Павловича Константинова, который вскоре стал директором ЛФТИ.
    Впервые Бориса Павловича я встретил в 1946 году, будучи студентом Физмеха ЛПИ. Так уж случилось, что при распределении на преддипломную практику я стал первым послевоенным дипломантом у Бориса Павловича. В это время он был занят важной и ответственной работой по разделению изотопов, которая велась в секретном порядке.
   Дабы студент-дипломант не путался среди секретных работ, меня оставили в лаборатории Бориса Павловича в главном здании. Таким образом я не был вовлечен в круг основной деятельности Бориса Павловича.
     Это была большая удача, так как мне осчастливилось испытать радость научного общения с Борисом Павловичем в чистом виде, не отягощаемом ответственностью, важностью и срочностью.
   Увлечение Бориса Павловича экспериментом было удивительным и заразительным. От общения с ним природа буквально оживала. Борис Павлович обладал редким талантом естествоиспытателя. Ему было интересно все: и технические подробности, и глубины теории, и философские обобщения.
   Обаяние личности Бориса Павловича было столь велико, что даже статус его студента-дипломанта обеспечивал уже всяческое содействие и помощь в институте без всяких подписей и формальностей.
   Талант естествоиспытателя особенно проявился в Борисе Павловиче на посту директора ФТИ и оказал решающее влияние на стиль научной деятельности ЛИЯФа, к созданию которого он имел непосредственное отношение.
   В ЛИЯФе, как нигде в других научных учреждениях, господствовал дух интереса не только к ядерной физике, но и к физике твердого тела, к биологии, к технике, ко всему новому.

    По инициативе Бориса Павловича его заместителем по филиалу ФТИ был назначен Давид Моисеевич Каминкер. Как продолжатель лучших традиций ФТИ, Давид Моисеевич сохранил в себе юношеский интерес к науке и, что особенно важно, обладал редкой способностью радоваться научным успехам других сотрудников. Эти качества обеспечили ему глубокое уважение и любовь со стороны сотрудников филиала ФТИ.
   Стиль Давида Моисеевича был не только деловым, но и отличался отсутствием начальственного тона, и зачастую принятие решений естественно вытекало из разумности доводов, а не от административного права.
   Как-то в кабинете Давида Моисеевича я застал конец его разговора с Петром Петровичем Волковым относительно строительства пункта управления гражданской обороны. Петр Петрович обратил внимание Давида Моисеевича на большие работы по строительству фундаментов и коммуникаций.
   Тогда у меня возникла идея о строительстве небольшого здания лаборатории над пунктом Г.О. для твердотельских исследований. Петру Петровичу это понравилось с точки зрения строителя: небольшое увеличение расходов, но зато новое здание.
   Давид Моисеевич сказал: "А, пожалуй, Гильяри прав" и больше не вмешивался в строительство, дав мне возможность почувствовать себя хозяином будущего корпуса. И только когда строительство корпуса N 85 было закончено и я представил распределение помещений в корпусе, Давид Моисеевич дружески заметил, что мне не съесть это все и надо весь второй этаж отдать теоретикам, заметив при этом: "Вы же их любите".
   Современная наука и техника развиваются столь стремительно, что непосредственная передача знаний от поколения к поколению становится зачастую невозможной. Однако непреходящей ценностью остается отношение к науке, к тому, как она делается.
   Старшее поколение физтеховцев учило нас сохранять интерес к науке, не замыкаться в узкой профессии: служить научной тематике. Вместе с тем оно учило нас, что все это должно доставлять радость в жизни. Надо не жертвовать собой ради науки, а испытывать радость от занятия наукой.
   Вряд ли поддается численной оценке влияние шуток и розыгрышей на эмоциональный тонус исследователей.
   Что же было наиболее характерным для ЛИЯФа семидесятых?
   Это: широта научных интересов, примат научной истины над остальными ценностями, демократизм отношений между сотрудниками института.
   Остается надеяться, что новое поколение ЛИЯФовцев не будет серым и скучным, а станет еще более талантливым, ярким и веселым, чем их научные отцы и деды.

"Не город Рим велик среди веков,

А место человека во Вселенной.

Им овладеть пытаются цари,

Священники оправдывают войны.

И без него презрения достойны,

Как жалкий сор, дома и алтари."

(Осип Мандельштам)

Г.Драбкин, И.Лузянин, Р.Ягуд, А.Окороков, Е.Забидаров, Г.Гордеев, Я.Касман, В.Плахтий (1972 г.)

---